Санчо Панса превратился в Амура Поделиться
У «Дон Кихота» Большого театра, который издавна называют самым московским балетом, появился серьезный конкурент. Известный испанский хореограф Начо Дуато в минувшие выходные представил в Северной столице свою балетную версию романа Мигеля Сервантеса. Сюрпризы ожидали и публику, и знатоков балета. С подробностями с премьерного показа — обозреватель «МК».
Начо Дуато уверяет, что если 150 лет назад Петипа хотел показать публике экзотичную Испанию: тореро, Китри, похожую на Кармен, веера с кастаньетами, то он в XXI веке покажет настоящую Ла-Манчу, какая написана у Сервантеса.
— Мой балет называется «Идальго из Ла-Манчи». Не «Идальго из Севильи». А все предыдущие постановки скорее о Севилье, хотя по либретто действие в них происходит в Барселоне. Моя цель — создать совершенно иной образ балета о Дон Кихоте, нежели тот, к которому все привыкли, — говорит господин Дуато, который, несмотря на все антироссийские санкции и запрет всего русского в Европе, продолжает оставаться худруком балета Михайловского театра.
ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Через сто с лишним лет после написания романа о странствующем рыцаре (первый том вышел в 1605 году) его герои надолго прописались на театральных подмостках. Так, в 1743 году в Парижской опере представили оперу-балет «Дон Кихот у Герцогини», в 1835 году в Москве поставили балет «Дон Кихот Ламанческий, или Свадьба Гамаша» и, наконец, в 1869 году Мариус Петипа поставил в Большом Императорском театре своего «Дон Кихота». Кстати, это был его первый совместный балет с композитором Людвигом Минкусом, который после премьеры получил место первого композитора балетной музыки при дирекции Императорских театров.
И вот новый «Дон Кихот» в Михайловском — три акта, два антракта. Но без живого коня. Пролог — как сон, как мечта, обозначенные коротким, но выразительным штрихом исключительно драматического характера: высокий идальго в латах и с копьем с достоинством проследует в кулису за дамой, чей гордый профиль едва рассмотришь в приглушенном свете. Ощущение загадки, тайны, подчеркнутой опустившимся занавесом. А после того как занавес поплывет вверх, откроется городская площадь небольшого испанского городка — это и есть та самая Ла-Манча. Именно этот регион Центральной Испании, прославленный классиком испанской литературы, стал отправной точкой для постановщиков, диктовал многое режиссеру и художникам, постоянно сотрудничающим с ним, — сценографу Джаффар Чалаби и отвечающей за костюмы Ангелине Атлагич.
На площади — в барочном стиле декорация с перспективой. Веселье и упоительные танцы — любви, соперничества, разумеется, на почве социального неравенства. Ни кастаньет, ни веерного изобилия, героев зовут как у Сервантеса — не Китри, а Китерия, не Базиль, а Басилио.
Их партии в первый премьерный вечер танцуют Анжелина Воронцова и Никита Четвериков, во второй — Виктор Лебедев и Анастасия Соболева. Контраст нельзя не отметить: озорной романтизм второй пары превосходит техничность первой. Лебедев и Соболева хороши, свободны, точны. Кроме высокой техники они демонстрируют еще и зрелый артистизм, который можно было видеть в их прежних работах, в частности, в «Жизели», в «Ромео и Джульетте».
Площадные танцы с участием солистов, дуэтов, кордебалета, миманса, начавшиеся с изящных па, разгоняются тут до безудержной коды, где артисты демонстрируют скорость и силу. Здесь замечательные ансамбль из восьми тореадоров, дуэт подруг Китерии (Юлия Лукьяненко, Екатерина Одаренко) и тореадора Эспады и танцовщицы Мерседес (великолепный Михаил Баталов и Валерия Запасникова).
Ускорение всеобщему движению придает появление Санчо Пансы, который влетает в общие танцы как пуля, заваривая всеобщую суматоху, которая очень умело и остроумно хореографически организована Дуато. А народный характер музыки Людвига Минкуса (здесь и сегидилья, и болеро) только подчеркивает блеск танца. Санчо Панса в исполнении Давиде Лориккио еще удивит зрителей во втором акте.
В антракте Настя Соболева, которой гример пытается попрочнее закрепить на гладкой прическе даже не шляпку, а подобие лепестка, украшенного мелкими цветами, говорит, что во время репетиций Начо настоятельно просил артистов быть сдержаннее.
— Ну как, как тут сдержаться? Такая музыка и такие движения, — смеется Настя.
Нет, ее Китерия, безусловно, совсем не знойная Кармен — ни страсти, ни демонизма. Но внутренней энергией наполнены движения ее и партнера, и образы зазвучат по-новому.
Аутентичность, с одной стороны, и волшебство — с другой, в новом «Дон Кихоте» явлены во всем — и в декорациях Чалаби, и в костюмах Ангелины Аглагич. Когда во втором акте подняли занавес, раздались аплодисменты — прежде всего художникам, сумевшим игрой цвета и света передать очарование всего сценического пространства. Холмы Ла-Манчи чередовались с равнинами, исчезая и проявляясь в туманной дымке. А в сцене «Сон Дон Кихота» волшебство леса передано причудливым сплетением ветвей, пленивших буквально всю сцену по зеркалу и глубине дивным цветом, возникшим от смешения зеленого с голубым. Да и пачки Китерии/Дульсинеи и лесных дриад, вставших во втором акте на пуанты, напоминали распустившиеся цветы. Партитура света, сочиненная Брэдом Филдсом, только усиливала эффект волшебства.
А между тем в лесу всех ждал сюрприз. Санчо Панса, которого с помощью двух фантомных существ, коих любит вводить в свои спектакли Начо Дуато, в мгновение ока превратили из оруженосца странствующего рыцаря в Амура в зеленом, переливчатом костюме, обтекающем тело, точно змеиная кожа. Маленький Санчо то летал по сцене в изящном прыжке меж лесных дриад, то с картинным жестом убегал за кулисы, чтобы через минуту вновь вылететь в каскаде прыжков, который сопровождали трели флейт и скрипки. В роли Санчо Пансы Давиде Лориккио показал себя блистательным характерным танцовщиком.
Сказочность сна пробудит реальность с ветряными мельницами, в борьбу с которыми, как известно, безуспешно вступит доблестный идальго. Условность мельниц, обозначенных тремя медленно вращающимися лопастями, переводит и самого героя в символ защитника благородства, чистоты, страданий, бескорыстия, галантности. Неизбыточный по нашей жизни символ. В балете его достойно воплощает статный Марат Шемиунов.
Третий акт — свадьба Китерии и Басилио — у художников по образу напоминает кружево — белые с золотом костюмы изящно вписаны в архитектуру мавританского стиля. А по хореографии — низкий поклон Начо Дуато в сторону Мариуса Петипа: современный хореограф оставил его прекрасное классическое гран-па нетронутым.
