Хрупкость со сроком хранения 4000 лет
«Изоляционные» вазы художника-керамиста, Наталия Хлебцевич успешно выставляющейся на мировых смотрах, прошли в финал биеннале в Корее. И как никто другой, она знает, куда дует ветер современной художественной керамики. Педагог и профессор легендарной Строгановки, она ведёт меня по длинным коридорам на самое хрупкое и утонченное его отделение. Там мы и говорим о керамике будущего, о старинном газовом горне, сколько в нем может поместиться корреспондентов и многом другом.
Прежде чем начать подробный разговор о керамики мы попадаем в святая святых кафедры – в печной цех. Особенность керамической специальности в том, что художнику нужно обжигать свои творения. «Нет обжига – нет керамики», – доходчиво поясняет Наталия Хлебцевич, показывая печной фонд Строгановки — восемь печей. Гордость института – старинный газовый горн, последний действующий в Москве. В нем можно обжигать керамику размером с человеческий рост. Опытным путем выясняю, что в нем может поместиться сразу несколько корреспондентов «МК».
– Работает все это благодаря усилиям старейшего мастера-обжигальщика Андрея Серегина, – рассказывает Наталия. – Конечно, ему помогают, но он относится к ним как к своим детям и бережет. Газовый обжиг дает восстановительную среду. Для керамистов это очень ценно, так как в восстановительном обжиге глазури меняют свой цвет и приобретают более живые оттенки. Для фарфора требуются очень высокие температуры – до 1350 градусов – а это уже другой тип изоляции. После экскурсии усаживаемся в маленькой мастерской.
3D принтер для «перевода» звуков в форму
– Что такое современная керамика? Насколько далеко ушла технология в этой области?
– В современной керамике сегодня появились такие формы как инсталляция, перформанс, активно используются звук и видео. Что касается технологии, то здесь каждый художник находит свои нюансы, постоянно что-то изобретает. В этом смысле наша страна, прямо скажем, находится не на ведущих позициях. Ну а совсем из новых технологий это скорее всего 3D печать. Мы на своей кафедре стали одними из первых среди вузов в России делать проекты для печати глиной. Такую технологию можно использовать не только как технический инструмент, но и «сращивать» с идеей. Например, голландский художник Оливье Ван Херпт, парень 30-ти лет, печатает метровые тонкостенные сосуды с помощью звука. В одном из проектов он поставил 3D принтер на саунд-буфер с музыкой современного авангардного музыканта. И таким образом он напечатал звуковые фигуры. Принтер выдавливает глину – как кондитерский шприц. Колебания динамика рождают рельеф вазы – сосуды как бы запоминают музыку в физической форме. Очень красиво. И эта новая методика керамики развивается прямо у нас на глазах. Но лично для меня важна тактильность. Я стараюсь работы делать от начала до конца своими руками. Это очень сложные механические процессы, но и своего рода медитация. А 3D принтер – просто вариант применения новой техники в искусстве.
– Вас привела в керамику эта медитативность?
Нет. Я случайно попала в мир керамики. Еще в детстве ходила в кружок во дворце пионеров, а потом уже попала сюда, на кафедру керамики и уже точно поняла, что это абсолютно мое. И чем больше этим занимаюсь, тем больше испытываю восторг от дела. -А что вообще такое керамика? С греческого – глина. Но ведь это не только материал?
Смотря у кого спрашивать: у материаловеда, химика или у искусствоведа — у всех разные ответы. Как мы объясняем студентам? Керамика – это глина, которая прошла определенную технологическую обработку. Если она сырая, то это еще не керамика, если она обожжена, то там произошли процессы спекания, и она стала керамикой, которую можно расписать, разбить, чтобы она приобрела другие качества. Сам же художественный процесс начинается на этапе подготовки массы, это не глина, а именно масса – то, что составлено из глины и других материалов. Поэтому фарфор тоже считается областью керамики, просто у массы, из которой делают фарфор, другой состав. Если технологи сделают плохую массу, то из нее трудно слепить что-то хорошее. Важно, чтобы масса была послушной, не трескалась в обжиге.
Живые грибы и тыквы, растущие в красной глине
– Кто из современных мастеров, может быть, западных, делает «погоду» в керамике? Какими новыми тенденциями увлекаются продвинутые художники?
– Лично я до первой выставки номинантов премии Кандинского мало интересовалась актуальным искусством. А потом оно меня захватило, и через год я сама стала номинантом. Сейчас на западе много интересных имен в керамике. Мой любимый керамист – британец Грейсон Перри. Обожаю его, хотя то, что делает он, совсем не похоже на мои работы. Но это удивительный человек – трансвестит: ходит в женском платье, хотя не гей. Он встречался с женщинами из низшего класса, ходил с ними по магазинам, и они его одевали на своей вкус в женскую одежду, а потом вместе шли на дискотеку. А после он делал произведения на эту тему – очень провокационные вазы, гобелены. Сам сосуд традиционной формы, но роспись на нем вскрывает самые острые и проблемные темы. Протестная керамика – большое направление на Западе. Моя хорошая знакомая, американская исследовательница Джудит Шварц написала книгу о том, как художники-керамисты в своих работах говорят о политических и социальных проблемах. Когда она начала собирать материал, то не ожидала, что наберет множество примеров со всего мира.
– В России керамика тоже приобретает социально-политический оттенок?
– Лично меня больше интересуют темы вечные, связанные с философией, со временем. С детства люблю биологию и стараюсь внедрить ее в свои керамические работы, нравится работать с живыми организмами. Например, одна из работ, с которой я номинировалась на премию Кандинского, называлась «Трансформация». Там в сырой красной глине прорастали семена тыквы. Глина – часть земли. Реальные ростки находятся рядом с их изображениями, созданными в гиперреалистической манере на обожженных фарфоровых пластинах. Во время инсталлирования семечко реально растет и в какой-то момент совпадает со своим «портретом». Это работа в буквальном смысле живет: она даже пошла в цвет – начали образовываться завязи. Бабушки-смотрительницы, как на даче, поливали ростки. В работе «Дни, часы, минуты, годы» в шарах из сырого фаянса я выращивала грибы вешенки. Они появлялись и взрослели, превращаясь в морщинистых «старичков», а рядом на длинном световом коробе лежали паспортные фотографии людей разного возраста – от младенческого до пенсионного. Напротив отсчитывал время метроном. Грибы проживали свою жизнь «от» и «до», а люди на фото не менялись. Но их керамические портреты были выставлены на хрупких фарфоровых прутиках, находясь в ситуации постоянной уязвимости.
– Керамика — это всегда о хрупкости?
– Да, сам материал хрупкий, но в тоже время вечный. Этот парадокс очень интересен. Срок хранения – четыре тысячи лет. Но керамику легко можно разбить, а осколки останутся и не сгниют.
– Сегодня керамика стала модной. Она популярна у коллекционеров и молодежи. Многие едут в экспедиции, где можно работать на печах дровяного обжига. Почему?
– Мне странно, что этого не произошло раньше, потому что материал настолько многообразный, с ним можно сделать что угодно. Людям нравится этим заниматься: приятно возиться руками в глине — своеобразная психотерапия. Рисовать могут не все, а слепить, если показать приемы — многие. Гончарный круг вводит человека в такое гипнотическое состояние. Самый кайф уединения у меня был на изоляции. Когда нельзя было работать в мастерской Строгановки, я увезла формы и глину в квартиру и на подоконнике отливала разные сосуды. Сделала огромное количество работ, в том числе те, что поехали на корейскую биеннале.
– А что нужно керамисту для комфортной работы? Или у каждого свои «пунктики»?
– Мне важно, чтобы вокруг меня был всегда порядок, чистота, несмотря на грязный процесс работы, важно забыть о внешнем. Так я делала тарелки с названием «Медитация». Они выставлялись на биеннале в Японии и Тайване. Другую серию, фаянсовую — «Зрители», показанную на латышской биеннале, я придумала, наблюдая за посетителями музеев. На тарелках — фото людей, которые разглядывают искусство, их силуэты «встроены» в глазурные фоны. Причем, это снимки не российских зрителей: у нас нет культуры долго смотреть на картину. А там люди встают возле какого-нибудь Ротко и погружаются на полчаса.
«В керамике остаются единицы»
– Как цифровизация сказывается на восприятии и на создании искусства?
– Она работает на популяризацию искусства в разной среде. И художник может иметь гораздо большую аудиторию. Я вот, например, очень долго сопротивлялась Инстраграму, не могла заставить себя постить, а теперь привыкла и поняла, что это необходимо – это новые возможности. Вот ТикТок я пока не освоила, как-то не доходят руки.
Сегодня если художника никто не знает, то он занимается своими медитациями, сидит дома и варится в своем котле. Конечно, это здорово для самого художника, но все заканчивается тем, что он не будет участвовать в хороших выставках. В этом главный минус уединения. Я где-то прочитала, что на Западе художник тратит около 30% времени на свои пиар и популяризацию своего творчества, на работу с галереями. А я трачу даже половину своего времени, чтобы уладить все дела – начиная от соцсетей и заканчивая письмами и переговорами о выставке. Но эта палка о двух концах, так как на творчество время совсем не остается. В идеале художник должен работать с тем, кто ему помогает – менеджер или галерист. Мне помогает сын – сделал мне сайт (он у меня графический дизайнер), поэтому уже намного легче.
– А сколько из выпускников остается в искусстве или сколько идет работать на художественные фабрики и заводы? А сколько занимается после чем-то совсем другим?
– Такой статистики никто не ведет. В искусстве остается большинство – кто-то в преподавании, кто-то становится независимым художником. При этом в керамике остаются из группы единицы. Керамических заводов уже почти нет. Но кто-то создает свои небольшие предприятия, дизайн-студии. Не знаю, на сколько они прибыльные, но они делают свою продукцию. Проблема ещё в том, что керамика требует больших вложений в начале профессионального пути. Все-таки в процессе учёбы студенты могут и лепить, и обжигать свои работы — здесь есть печи разных температур и объема. А что потом? Дома на подоконнике можно лепить, но не обжигать. Некоторые, кстати, идут в реставраторы, это тоже важная профессия.
— Смогли бы вы дать свой прогноз на развитие керамики?
— Не очень он для меня радостный. По закону жанра, если сегодня керамика в моде, значит скоро выйдет из модных трендов. Но при этом керамика развивается волнами уже несколько тысячелетий. Например, в начале прошлого века начал развиваться так называемый русский авангард, который принес в керамику много свежих идей, художники хотели сделать свои работы более открытыми для пользования ее рабочим классом, и парадоксальным образом сегодня эта посуда одна из самых дорогих в мире. Потом, в 50-е и 60-е годы такие художники, как Пикассо, Матисс, Леже часто использовали керамику в своих произведениях и тоже хотели сделать их популярными в бытовом применении. Сейчас наиболее сильная ветвь – уход керамики в большие темы и в большие жанры искусства. То есть разделение на функциональность и искусство будет более явным. В 60-годы искусствоведы в журнале «Декоративное искусство» писали, что в фарфоре и керамике слишком мало внимания уделяется дизайну, рисункам, что надо, наоборот, выводить керамику из массовой культуры. А сейчас с этим нет проблем: много авторских работ в среднем ценовом сегменте и в галереях все чаще появляются образцы коллекционного дизайна. Вкус у публики развивается и это радует.
– Есть ли у вас, как у художника свои мечты?
– Я хотела попасть на биеннале в Корею – это одна из самых известных в мире керамических биеннале, и вот свершилось – в этом году меня пригласили. Еще хочу на европейскую биеннале Фаэнца, хочу в Китай, который пока мной остался непокоренным. А в профессиональном смысле я бы хотела усилить фарфоровое направление — есть куда рости..
