«Не дал ни одного творческого совета за всю жизнь, но в этом — его мудрость и мое счастье» Поделиться
90 лет прожить — не поле перейти! Невероятно, что почти в один год у каждого члена этой семьи один за другим по юбилею. Началось все с Аллы-Виктории, дочери поп-короля, которая справила свои первые десять лет жизни еще 1 декабря. Брат Мартин отпразднует первую круглую дату 29 июня. Сам Филипп распрекрасный наш Киркоров только что взбодрил и даже местами смутил страну «крестным ходом» своего 55-летия в Кремле. Но начало всех начал, конечно, дедушка и папа Бедрос. Ему 2 июня исполняется 90 лет!
Филипп теперь шутит: «Я 35 лет на сцене, 90, которые сейчас справляет Бедрос, мне будет еще через 35. В общем, придется потерпеть». Оговаривается: «Если, правда, доживу». Знаешь, Филипп, ты это брось…
И ведь не вычисляли же специально, когда кого заделывать и рожать. Провидение, стало быть! Филипп спрашивал отца, как он хочет отметить юбилей. Скромняга Бедрос, до сих пор помнящий свое бедное детство в Варне, претензий на Монако и частные вертолеты, столь привычные звездному отпрыску, не выказывал. В каком-нибудь ресторанчике, говорит, посидим с ближним кругом, человек 5–10, откроем бутылочку вина, перекусим, отметим тихо, без пафоса.
Ресторанчик выбран. Правда, уже не «какой-нибудь», а самый что ни есть расфуфыренный. Всем рулит заботливый «сина» — как называет Бедрос Филиппа, так и не освоив за долгие годы на Руси жесткого русского «ы». Но сдается, что сина просто так не сдастся, наверняка что-то учудит, поскольку при кажущейся сдержанности в отношениях отца и сына Филипп, как следует из его сегодняшнего, очень откровенного рассказа об отце и о себе, родителя не просто чтит, а действительно души в нем не чает. Это чувствуется и читается. Хотя иногда и скрывается в несвойственной обычно Филиппу сдержанности. Посмотрим, в общем, на тихую семейную посиделку, сообщим, как прошло.
Главным предметом действительного беспокойства и переживаний последнего времени были хвори, навалившиеся на Бедроса. Очень все переживали. Филипп успокаивает: «Он прошел восстановление в реабилитационном центре, которое закончилось 31 мая, и 2 июня, я надеюсь, мы справим его праздник». Потому привычный для таких случаев треп с юбиляром «ЗД» трансформировала в разговор с другим юбиляром — сыном и поп-королем Филиппом Киркоровым. И совершенно не жалеет. Что называется, одним выстрелом — двух зайцев. Тоже провидение, похоже…
«Врачи схватились за голову»
— Филипп, самый банальный вопрос в юбилей отца: что и кто для тебя Бедрос?
— Он — всё! Все началось с Бедроса. Я только сегодня понимаю по-настоящему, что он самый главный человек в моей жизни. И хочется, чтобы он пожил подольше.
— Мы переживали за него. Как он сейчас?
— Сейчас в норме. Но мы дважды его вытаскивали из критического состояния. В начале года были проблемы с сердцем. Теперь ковид злосчастный — нашел-таки его. Оба раза — из-за его бурной активности. Он же очень активный, жизнелюбивый человек. В последний раз активно вышел в люди на день рождения Льва Лещенко в «Крокусе». После чего и заработал серьезный ковид. Причем поначалу мы не поняли, как это произошло. Сначала заболел Мартин, потом заболела няня… А я боюсь! У меня же на носу юбилейные концерты (прошли в конце апреля в Санкт-Петербурге и Москве. — Прим. «ЗД»), подготовка, репетиции, фотосъемки, журналы… Я, конечно, в панике. Решил всем сделать тесты. И оказалось, что самый первый, кто заболел, — Бедрос, который принес эту заразу, как мы вычислили, как раз от Льва Валерьяновича, с его мероприятия.
— Над Лещенко будто рок навис какой-то. В 2020-м именно с него, как гласит предание, этот COVID в шоу-бизнесе и начался. Якобы поперезаражал всех, приехав из Америки в недомогании, и заявился на тусу, хотя сам отвергал «эту чушь» негодуя…
— Да, и вычислили, что это опять от Льва Валерьяновича пошло несчастного. Не от него лично, конечно, а с его мероприятия. Причем удивительно, но никаких симптомов поначалу не было. А скрытая симптоматика еще страшнее, потому что бьет по слабым местам. У Бедроса всю жизнь были слабые легкие, с детства. Его самая уязвимая точка. И, когда его госпитализировали, врачи за голову схватились, откачали какое-то невероятное количество жидкости из легких. Очень тяжело спасали. Потом начались проблемы с сердцем, организм набирал воду. Спас его Амиран Шотаевич Ревишвили в Институте Вишневского, второй раз уже. Невероятные врачи, которые нам вернули Бедроса в здравии! И, слава богу, он был на моем юбилейном концерте 30 апреля, сидел в первом ряду, как я и мечтал, со всей моей семьей.
— Есть счастливые создания, которых называют детьми любви. Любовь между твоими родителями была бездонной, об этом давно и хорошо известно. И вот ее результат — поп-король во всей красе. Иначе ведь такой ребенок, талантливый, счастливый и распрекрасный, не получился бы, да?
— Да-а-а…
— Насколько эта любовь повлияла на твое становление?
— Мне дали спокойно вырасти — я всегда делал то, что я хотел. Но всегда чувствовал ответственность перед тем, что родители у тебя артисты. Мне не хотелось никогда их подводить. Это давало мне стимуляцию, чтобы хорошо себя вести или учиться. Я гордился своими родителями, потому что у меня была очень красивая семья: и бабушка Лида Манион, мамина мама, артистка цирка, и папа на эстраде. У бабушки была лучшая подруга Любовь Петровна Орлова. В фильме «Цирк», в знаменитой мизансцене на арене, бабушка как раз дублировала Орлову. Мама большой артисткой не стала, но она была замечательной ведущей, ездила всегда с папой на гастроли, вела концерты, они были очень красивой и гармоничной парой.
«Доставал Долиной джинсы»
— Значит, твоя прилежность в детстве проистекала из любви к родителям?
— Я не имел права их подводить. А дополнительным стимулом было мое болгарское детство! Три месяца летних каникул в Болгарии, на родине папы, столько мне давали! Глоток свежего воздуха!.. Приведу пример: 80-е годы, были такие маленькие магазинчики «Березка», где за так называемые чеки или валюту продавались западные вещи, недоступные простым советским гражданам. Там даже пахло по-другому, витрины были другие! Вот этим глотком свежего воздуха для меня и была Болгария… Хотя сейчас, когда вспоминаешь это время, думаешь: поди знай, когда было лучше — тогда или сейчас? Тогда была какая-то чистота во всем, не было такой агрессивности. Может, мы этого не чувствовали? Я лично этого не чувствовал. Это было безумно интересно, я попадал в другой мир — то же самое, что на другую планету. Это сейчас сложно объяснить людям, они не понимают, что такое Болгария (для нас в те времена). Для них сейчас это даже не 16-я республика СССР, как тогда шутили…
— Ой, еще чуток, и даже Болгария скоро опять покажется космосом…
— Да, времена меняются, все может быть. Но сам факт того, что я попадал тогда в другой мир, настолько меня заряжал: и море, и друзья, и даже картинка менялась. Все-таки заграница: витрины, шмотки, первые кроссовки Adidas, джинсы Rifle. Сейчас, на шоу «Маска», Лариса Долина поздравила меня с юбилеем песней «Снег», и мы вспоминали со сцены, что первое мое знакомство с суперзвездой — это было знакомство как раз с Ларисой Долиной, которая приехала в Болгарию на гастроли, а я был такой 14-летний пацан, которого знала вся Варна. И я с гордостью водил Ларису по всем главным бутикам и магазинам. Помогал ей доставать не только джинсы, но и книжки русские, «Мастера и Маргариту». В Болгарии это можно было свободно купить, а у нас надо было сдать 20 килограммов макулатуры и получить талончик.
— Кабы опять не пришлось скоро Булгакова из Болгарии контрабандой тебе сюда тащить — на ценные подарки. Джорджа Оруэлла вон уже вроде бы изымают из продажи…
— «Библиотека приключений», «Детская мировая литература», «Классики и современники», энциклопедии — это все мы везли из Болгарии тоннами, с папой, поездом, не летали самолетами. Я в самолет в первый раз сел, когда поехал в Германию на гастроли…
— А сейчас в Монако — частным джетом, из Монако в Турин на «Евровидение» — персональным вертолетом, в Милан — за дольчегабаной… Давно уже не болгарское детство с коробками книжек…
— Но за это болгарское детство, бесконечно романтичное и очень содержательное, я обязан Бедросу. Поэтому я, видимо, и люблю эти южные гастрольные маршруты: Сочи, Анапа, Геленджик, Пятигорск, Ессентуки — не только как отзвук детских болгарских путешествий, но и гастрольных поездок с родителями. Это тоже детские воспоминания: когда ты попадаешь на ту же самую сцену, где твой папа выступал. Вспоминаешь, как сидел в этом зале, смотрел на это все… А теперь сам выступаешь! Невероятный кайф! Если бы не папа, то ничего бы и не было…
— Расскажи про те концерты. Что папа пел?
— Это были не сольные концерты — сборная программа, где выступали артисты эстрады из социалистических стран: Чехословакии, ГДР, Венгрии. Румынии. Польшу представляла Марыля Родович, Болгарию — Лили Иванова и мой папа.
— И оба, кстати, все еще в строю! Лили в свои 83 дает сейчас летний тур по Болгарии и выглядит форменной рокершей — в коже, на каблуках, хаер, глотка, со спины вообще пионерка…
— Да, она на ура стадионы собирает до сих пор. Порода! И космический профессионализм, конечно. А тогда это были сборники, на которых мама была ведущей, выходила красивая, вела эти концерты. Папа пел. А я был сыном полка: меня все любили… Я кайфовал от этого духа летних концертов, и до сих пор летние туры — мои самые любимые. Люди приходят отдыхать вечером: утром они поплавали в море или в своих этих минеральных водах. Красивые, расфуфыренные пришли на концерт. И эта особая аура гостиниц, которая жива во мне до сих пор. Вот опять — об этом рассказываешь и понимаешь, что очень сложно объяснить, что такое «Интурист» и что такое санаторий для простых отдыхающих. В «Интурист» могли поселиться только иностранцы. Такая гостиница была одна в городе Сочи, «Жемчужина». Там могли жить только иностранцы. Но почему-то жили только армяне…
— …и Киркоровы.
— Киркоровы, поляки, румыны, вот эти все. Больше туда никого почему-то не пускали. И никто там не мог жить. И мы такие все важные …
«И началось самое страшное: запела Пугачева…»
— В общем, валютные бары, Соса-Cola, пиво в банках, все дела…
— Да, валютные бары, валютные места. То есть были четкие разделения. Вот вам эта жизнь — за стеной, а вот — по ту сторону стены… А я оказался как бы по обе стороны — и там, и там свой… У меня была какая-то папина «корочка» болгарская, я брал своих друзей школьных, и мы приходили в «Континенталь» (Центр международной торговли на Красной Пресне. — Прим. «ЗД») — кататься на стеклянных лифтах, единственных тогда в Москве. Дичь была невероятная. И мы приходили «поиграть в Европу». Просто так тогда туда было не пройти, на всех входах стояло КГБ. Мне было лет 15–16. Я тыкал этой корочкой на ходу — дескать, я сын болгарского посла, весь такой черненький, понятно, — и нас пропускали. Так мы оказались случайно на знаменитом закрытом, а теперь историческом концерте Пугачевой, где она еще и представляла шведскую группу Herreys. Кажется, это был 1983 год, а в 1984-м Herreys победили на «Евровидении». В тот день мы с друзьями пошли в кино на «Тутси», потом у нас осталось время, и я предложил поехать в «Континенталь». Пришли, а там народу тьма — все не простые, блатные, как тогда говорили, важные, крутые. Шишки, валютчики, артисты, госчиновники — тусовка, в общем, собирается возле Конгресс-холла. И мы в первый раз встретились с Олегом Наумовичем Непомнящим.
— Твоим будущим директором, человеком эпического масштаба, светлая ему память…
— Да, моим будущим директором, который мимо меня не прошел.
— Понятное дело….
— Он спросил: «Кто вы такой?» Я ответил, что я сын болгарского посла. Он спросил, что мы тут делаем. Я ответил, что пришли на мероприятие. «На Аллу Пугачеву?» — уточнил он, и я узнал, куда мы пришли. Говорю: «Да!». Он сказал, чтобы мы подождали, может быть, будут места, и нас посадят. Нас посадили, но мне эти места не понравились. Началась инструментальная композиция, Аллы на сцене еще нет, и я смотрю — три места свободные во втором ряду. Говорю друзьям: кто-то не пришел, пересаживаемся на второй ряд. Мы перебежали, пересели, и тут случилось самое страшное: начинает петь Пугачева, и я вижу, что идут опоздавшие, понимаю, что идут по нашу душу. Она такая поет, стоит в образе, про осень что-то. Идут эти трое, я встаю… Помню этот ее взгляд на меня, полный ненависти, потому что она поет, а тут такая дылда двухметровая маячит на самом виду, устраивает суету. Эти тоже понимают, что идут в самый неподходящий момент. В общем, конфуз. Расселись, конечно, досмотрели. Концерт был чудесный.
— Алла потом не напоминала тебе об этом безобразии?
— Говорила: что-то такое припоминает. Ну, меня трудно забыть… Точно так же, как она помнит одну интересную историю, что вообще стало для меня полной неожиданностью… Я ей рассказывал, как вообще увидел ее впервые живьем. Было это на «Золотом Орфее» в 1976 году, когда после победы и Гран-при в 75-м она приехала почетной гостьей. Мы с мамой стоим перед Летним театром на перекрестке, а на светофоре стоит «Волга». И я помню, как мама мне сказала, что это Алла Пугачева там сидит, 9 лет мне было. Помню ее движение, она сидит впереди на пассажирском сиденье, поправляет волосы и смотрит прямо на меня. И я такой стою, помахал, по-моему, и она поехала дальше. Я рассказываю эту историю Алле и вижу ее неподдельное удивление: «А я помню этот момент, — говорит. — Помню, была очень красивая женщина с маленьким мальчиком — я это запомнила».
— Прямо кино и немцы, Фил! Потрясающе! Еще одно провидение! Жаль, смартфоны тогда еще не изобрели. Не запостил — не было…
— Такая история! Вот эта вся химия тоже ведь зародилась благодаря Бедросу, благодаря этому детству бесшабашному. Весь этот фетиш оттуда: мечта мальчика, которого папа привел в Летний театр, и спустя много лет я сам выступал в этом театре… Знаешь, какой это кайф! Вот в этом и есть химия, и Бедрос как ее причина и главный конструктор.
Футбол ненавидел, а фигурное катание любил…
— А Бедрос, значит, позиционировался как посланец братской Болгарии на советской эстраде?
— Причем в Болгарии он практически не работал. Бедроса в Болгарии узнали через меня. Это здесь он «Guarda сhe luna, Guarda che mare»… Его первая съемка на советском телевидении — 1964 год, потрясающая съемка, посмотри, какой он там красавец!
— Напомни читателям еще раз, как познакомились твои родители?
— Кстати, это еще одна причина, почему я так люблю Сочи. Благодаря этому городу я и появился на свет. Там познакомились папа с мамой. Бабушка поехала с цирком на гастроли и взяла маму с собой. Они пошли в Летний театр на концерт, а там выступал Бедрос с оркестром. В восьмом ряду он увидел красавицу, глаз на нее сразу положил, пока пел. Потом оказалось, что они живут в одной гостинице. Они там случайно и столкнулись, он сразу вспомнил, что видел ее на концерте. И уже на следующий день сделал ей предложение — это было летом. А первого ноября они поженились, в 1964 году.
— Папа с мамой хотели, чтобы ты стал артистом?
— Они даже об этом не думали. Никто в меня не верил, кроме бабушки. Даже разговоров на эту тему не было. Просто я дитя артистов, уже было что-то заложено просто. Они даже меня в кружки не водили никакие. Для порядка запихнули в музыкальную школу — по классу гитары. Но туда особого желания у меня не было ходить. Единственное, что мне нравилось, это уроки хора, где мы пели. И я как-то развивался сам. Все и пошло от этого интереса, а потом и увлечения пением.
— Ты со своими детьми иначе обходишься?
— Практически так же. Не принуждаю ни к чему. Не заставляю их этим заниматься: хочешь попеть — на, попой. Не хочешь — не пой. Алла-Виктория иногда поет с одним нашим знакомым парнем-музыкантом. Песню вот записала мне ко дню рождения. А Мартин с легкой руки «Жара Awards» стал неожиданно телеведущим. Они спросили у меня: а сможет ли Мартин взять пару интервью у звезд во время церемонии? Я ответил, чтобы они договаривались сами, потому что я никого не заставляю. Спросил у Мартина: есть предложение, хочет ли он попробовать себя ведущим? Он загорелся, попробовал, и здорово вышло. Хотя ни один, ни другая никогда не хотели стать артистами, не было вообще таких разговоров. Так что никого не заставляю, как и меня никто не заставлял. Мне просто нравилось. Мне нравилась «Песня года», «Голубые огоньки», «Утренняя почта». Я это с интересом смотрел. Не нравился футбол, хоккей. Нравилось фигурное катание, я и смотрел его всегда. Мне всегда нравились наши советские комедии, где Любовь Орлова, Людмила Гурченко. Мой кумир — Андрей Миронов. Я мечтал познакомиться с ним и с Гурченко — две мои заветные мечты. Не успел с Андреем Мироновым, потому что год моего большого первого дебюта, 1987-й, совпал с его смертью. А с Людмилой Марковной познакомился близко, когда мы готовили вечер «Сюрприз для Аллы» в 1997 году. Она пела «Фотограф». Тогда мы сблизились.
Сыроватый мальчик
— Получается странная картина: Бедрос вроде бы причина и вдохновитель всего, а в то же время вы как бы шли параллельными дорогами…
— Такая уникальная синергия. У меня даже ГИТИС был идеей фикс, потому что его оканчивал папа. К тому же институт был через дорогу, где я жил. У меня с детства все было рядом — школа за углом, музыкальная школа тоже за углом. И оказалось, что и ГИТИС через дорогу. Я подумал: как это удобно! У меня было два выбора из того, что рядом, что из окон видно, — либо МАТИ, либо ГИТИС.
— Слава богу, что не МАТИ! А то бы разорилась сейчас твоя авиакомпания какая-нибудь, допустим, «Филипп Эйр», все бы «Боинги» отобрали с «Эрбасами», на метле бы летал…
— Я был так уверен, что меня возьмут в ГИТИС, что воплощу себя в этом направлении. Хотел как папа. И когда мне дали там от ворот поворот, я, конечно, очень удивился. Сказали, что сначала в армию вы бы сходили, поднаторели, а потом уже заново приходите в ГИТИС… Я даже не мог понять — почему? И почему я не попросил о протекции у папы?! Там же половина учителей была, у которых он еще учился! Но у меня была абсолютная самоуверенность, что я такой гениальный и что меня с лету возьмут. Выучил басенку, прозу, какой-то романс — «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Почему этот романс? Потому что мне нравился Сергей Захаров, а он этот романс очень красиво пел. И я был уверен, что меня возьмут: тем более золотая медаль за школу. А эта золотая медаль из школы в театральном институте вообще на фиг никому не нужна. Там важна не медаль, а талант, хоть ты двоечником был. Поэтому на мои пятерочные диктанты никто не обратил никакого внимания, меня даже не допустили до второго тура.
— Не разглядели будущего поп-короля…
— Нужно было прекрасно танцевать, владеть вокалом, голосом. Все-таки это музыкальный театр, комедия, оперетта, а не опера. Я все делал. У меня было милое личико, я был симпатичным, но делал все на уровне глухой самодеятельности, конечно. Но когда тебе 18 лет, ты думаешь, что ты король горы… Списал все на личную антипатию Матюшиной, которая была председателем комиссии. Она смотрела на меня с таким злобным лицом. А я стою и думаю, что меня можно было бы и взять, но, видимо, личная неприязнь — мол, явился такой приличный мальчик…
— Много о себе возомнивший…
— И я пошел по городу, весь в грусти, ругая себя за то, что не попросил Бедроса о протекции, а он сам и не предлагал. Я даже не уверен, знал ли он, что я вообще пошел поступать в ГИТИС… Шел я, шел, и судьба сама привела меня к Гнесинскому училищу. Смотрю, стоит здание большое, на нем объявление, что последний набор заканчивается 22 июня в 18.00. Смотрю на часы: 22 июня, 17.50. Ну еще 10 минут, думаю, зайду. Но как-то вяло: училище какое-то! Я же максималист, мне, закончившему школу с золотой медалью, институт подавай… Стол, огромная аудитория, дверь. Открываю, уже никого нет. Думаю: наверное, все закончилось. Приемная комиссия уже встала, все собираются. Увидели меня, спрашивают: «А вы к кому, молодой человек?». Я ответил, что на прослушивание. А они и говорят: «Ну ладно, еще 10 минут, что там у вас?» Я говорю: «Басня, проза и романс». — «Давайте!» И я понимаю, что последний шанс, я не могу провалиться и здесь. И выдал что-то жуткое, как сейчас понимаю. Но меня спасла только одна вещь, которая сыграла главенствующую роль. Не зря я взял романс Захарова! Меня всю жизнь, особенно в молодости, всегда сравнивали с Сергеем Захаровым. Я был очень на него похож. А в приемной комиссии сидела педагог, очень красивая женщина, Маргарита Иосифовна Ланда, которая, оказывается, была педагогом Захарова. Она была в него влюблена. Влюблена как в артиста. Все были против, говорят: «Сыроватый мальчик, пусть пару лет подождет». А Маргарита Иосифовна буквально встала на дыбы: нет, говорит, вот увидите, я из него сделаю суперзвезду. И отстояла меня. Муж у нее был директором Олимпийской деревни, где потом прошли мои первые концерты, Маргарита впихнула меня туда на практику, чтобы я пел песни про «Московские окна». А потом — студия грамзаписи «Мелодия», где в свое время папа записывал свои первые пластинки и в которую меня привез Петр Теодорович, который увидел меня в программе «Шире круг», в которую меня позвала Ольга Молчанова, главная тогда завзвездами на телевидении, круче любой «Фабрики звезд», которую попросила Маргарита Ланда: «Оля, у меня есть мальчик на первом курсе, послушай, может быть, возьмешь его в «Шире круг»?»…
Детские радости Бедроса
— Прямо дом, который построил Джек… И что папа? Он был рад, что «сина» пристроился?
— А папа за этим наблюдал отвлеченно, со стороны. Они все наблюдали. Ты сейчас вот задаешь вопрос, и я понимаю: ведь в творческой моей жизни он не дал мне ни одного совета! Но его аура была моим талисманом! Мама была не то чтобы критиком, но на мои странности в каких-то одеждах или в выборе репертуара она только плечиками пожимала. Она так меня любила, что принимала любым. Ей все нравилось… Вот смотрю на судьбу Кристины (Орбакайте) — то же самое…
— То есть? Алла, помню, над ней же порхала, как лебедь над птенцом — на «Рождественских встречах»…
— Это потом. Это были Аллины программы. Если бы я участвовал в маминой или папиной программе, то, наверное, мне бы тоже указывали, что делать. Но в сольной жизни Кристины Алла не принимала особого участия, Криста все делала самостоятельно. Самостоятельно выбирала песни, клипы, костюмы.
— Возможно, это как раз родительская мудрость? Потому вы и выросли такими. Плюс гены, конечно…
— То, что делал папа на сцене, было не мое. Поэтому, видимо, и советы не давал. Но его пример, конечно, на подсознательном уровне, несомненно, подстегивал. Мама не певица, она просто для меня была всем. Это тепло дома и тепло души. Что было, безусловно, архиважно для моего развития. Поэтому ее уход — самая страшная моя потеря в жизни. И о чем я очень жалею, что только один раз успел свозить ее в настоящую заграницу. Я был уже в ранге такого «молодого Билана» в 1990 году, уже была «Атлантида» и все такое. Меня пригласили на модные тогда средиземноморские круизы — с тремя песнями. У меня всего-то их и было три песни в репертуаре. Я взял с собой маму, и она в первый раз увидела кроме Болгарии и Польши настоящую красоту и роскошь — Испанию, Францию, Марсель, Барселону, Пальма-де-Майорку. Помню, я купил ей шубу, потому что в Афинах все русские покупали за три копейки шубы. А в Стамбуле купил маме дубленку и был очень счастлив… А потом мама уже заболела и, к сожалению, мир повидать не смогла так, как со мной потом повидал папа, которого я брал везде: Америка, Германия, Израиль… Он ездил со своей песней «Guarda che luna» — это была настоящая фишка наших концертов, которая родилась практически в день, когда мы с Аллой поженились, в 1994 году. Мама тогда болела, и мы сделали ей посвящение: я пел песню «Мне мама тихо говорила», шли кадры с мамой, я ее благодарил, и на сцену выходил папа и пел «Guarda che luna». Мы это посылали маме в больницу. Так этот номер и остался в программе, и папа еще долго со мной ездил по всему миру с этой песней в моем шоу.
— Помимо песни запомнилось и то, как Бедрос, кряхтя и потея, везде таскал на себе весь твой мерч: коробки с дисками, альбомами, майками, кепками, прочей всячиной, торгуя этим в фойе. Все возмущались: какой, мол, у бедного папы сынок, однако, — бездушный корыстный тиран и вурдалак…
— Так до сих пор и таскает! Честно скажу, это детство Бедроса в нем живет. Жили они очень бедно в Варне, и он все детство провел со своими мамой и папой на рынке, где они продавали арбузы, а потом, пока не начал петь, был сапожником… Вот эта жилка торговская всегда в нем жила, поэтому весь этот мерч, который до сих пор продается у нас на концертах, он считает своим святым делом и долгом, получает от этого личное удовольствие и физическое наслаждение… Напрягает, конечно, что еще и сам сидит за прилавком. Я ему говорил: «Папа, тебя уже знает вся страна. Люди шепчутся! Стой хотя бы рядом с прилавком, если тебе так интересно, контролируй своего Владика, который продает там все. Мне неудобно, папа!» Он мне отвечает: «Сина, ты не понимаешь, мне это радость доставляет, что я беру и продаю, мне не деньги интересны, а то, как покупают». И так происходит все 30 с лишним лет…
— Надеюсь, что хотя бы на его юбилее он будет избавлен от этой радости, а мы от души его поздравим и позавидуем белой завистью красивой и долгой жизни в окружении любящих людей!
