Детский фильм, а никакой надежды Поделиться
10 ноября 1964 года — меньше чем через месяц после смещения Никиты Хрущева — в кинотеатрах утренними сеансами начали показывать дебютную картину режиссера Элема Климова «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Хитом детского кинопроката фильм не стал. Зато даже на утренних сеансах было полно взрослых. Потому что картина оказалась не только смешной комедией из пионерской жизни — но и важным, драматичным, «по-оттепельному» неоднозначным разговором об устройстве жизни и будущем.
Элем Климов, снимая свой первый большой фильм, очевидно, торопился: не дождался даже выпуска из ВГИКа, став режиссером полноценной мосфильмовской картины еще в студенческом статусе. Как будто чувствовал, что эпоха «советской новой волны» — резковатых, неоавангардных фильмов — подходит к концу, и нужно успеть сказать в ней свое слово.
Успел. «Добро пожаловать…» был снят и впервые показан в контексте не более поздних и стилистически мягких фильмов о детях (таких как «Доживем до понедельника», например), а «молодого кино» — такого, как «Мне двадцать лет» («Застава Ильича»), «Я шагаю по Москве», «Июльский дождь»… Работы действительно молодых авторов ни с чем не спутаешь: им всегда хочется применить на практике весь кругозор и насмотренность, поиграть со стилями и одновременно рубануть правду-матку.
И все это получилось, причем даже с перевыполнением: картина вышла мало того что вызывающе несоветской… но еще и не антисоветской. Так что уже в наши дни, шестьдесят лет спустя (да, у «Добро пожаловать…» в этом году юбилей!), картину с удовольствием смотрят и те, кто до дрожи ненавидит «совок», и любители лучшего в мире советского мороженого. Вот так неоднозначность может примирять антагонистов. Всегда бы так!..
Парники, цветники, мероприятия
Основные съемки картины велись в Тульской области, рядом с городом Алексин. Здесь, на берегу Оки, в советское время были построены буквально десятки профсоюзных пансионатов, санаториев, баз отдыха — и, конечно, пионерских лагерей. Мостик в настоящее: тогда путевок и билетов «на море» тоже хватало далеко не всем желающим. Поэтому развивали среднерусские курортные зоны.
Лагерь, где снимали «Добро пожаловать…», назывался «Заполярье»: он принадлежал тресту «Воркутауголь». Для юных воркутинцев — да, вполне себе юг, тем более рядом большая река, где можно купаться (с чего и начинается фильм). Правда, до осени весь материал отснять не успели — пришлось продолжать в лагере «Красный Аксай» уже на Черноморском побережье.
— Оглянитесь вокруг! — проповедует пионерам директор лагеря товарищ Дынин (Евгений Евстигнеев). — Какие для вас корпуса понастроили, какие газоны разбили! Водопровод, телевизор! Парники, цветники, мероприятия!..
Добавим: и кинозал (в который превращается по вечерам столовая, мы видим это в фильме). И оборудованная по последнему слову техники медсанчасть — правда, во многих других лагерях обходились небольшим медпунктом. И весьма калорийный, по тогдашней науке о детском питании, рацион — со сметаной в стаканчиках, борщами и котлетками.
Тут «антисоветчики» и «советчики» не имеют даже предмета для спора: послевоенная (как раз начиная примерно с «оттепельных» времен) система детского отдыха была одним из важных и ценных элементов советского «соцпакета». И действительно работала. Лагеря благоустраивались, фонды обновлялись, корпуса строились. Экономическая сторона вопроса (выделение фондов и средств, субсидирование путевок) — разговор отдельный, но с точки зрения «пользователя» — то есть родителей пионеров, они же работники предприятий, — это было вполне убедительно.
— Путевка стоила рублей двадцать, это за три недели на полном обеспечении, — вспоминает Валентина Ионина, в детстве каждое лето проводившая в пионерлагерях. — За тобой присматривают, тебе есть с кем играть и общаться, а родители могут уехать в отпуск сами, по своим профсоюзным путевкам…
«Сделка» получалась вполне хорошая — особенно учитывая, что альтернативные способы организации отдыха (например, всей семьей поехать «дикарями» на море или в автопутешествие) были обычно сложнее и дороже. А деревенские бабушки с дедушками были не у всех. Единственный, но крупный недостаток такой «индустриальной» схемы с профсоюзными путевками — то, что многим городским детям это почему-то совсем не нравилось. При этом одни терпели, другие плакали и просили родителей больше никогда их не отправлять, — но число тех, кого формат пионерлагеря не устраивал, было немалым.
Аллергия к хождению строем
Сам Элем Климов в пионерлагерях никогда не был — и охотно признавался в этом уже после выхода фильма. Но фактуру он нашел правильную и точную — тогда для режиссеров это был один из важнейших навыков, этому учили. А что до отношения к системе… Похоже, авторы картины (не только Климов, но и вся команда) изначально ненавидели не столько детские лагеря как они есть, сколько их идею.
Дети, шагающие строем. Горнисты из гипса, стоящие рядами (чудесная гротесковая находка художников фильма; впрочем, для ночной сцены большинство скульптур были сделаны из папье-маше). Купание в огороженной «клетушке», когда вокруг вольная река. Кадры, по изобразительной силе не уступающие сценам с юными нацистами из «Кабаре» Боба Фосса. Визуальный ряд прекрасно, откровенно дает понять одну из главных мыслей картины: какой же это отдых, если приходится все время ходить строем?! Бесит!
Стоит ли говорить, что здесь обобщение, — даже не слишком искушенный в чтении между строк человек среагирует на унылое: «Лагерь — наша большая семья, мы бодры, веселы…» Лагерь — это и «социалистический лагерь», и как раз в «оттепель» произнесенные вслух лагеря сталинские. Потому и хихикали в кулак взрослые: мы все тут в «пионерском лагере», где «от вас что требуется, друзья мои? Дис-ци-пли-на!» А ежели кто-то «сбегает за сетку», это становится ЧП и влечет за собой репрессии. А вокруг, посмотрите, речные просторы и деревенские пацаны-«ковбои», никогда строем не ходящие и от этого счастливые.
Зачем нужна «дис-цип-ли-на», понимает Дынин. Ему положено по должности. Понимали и другие старшие — условное поколение фронтовиков (хотя «перегибы» раздражали и их, конечно). А вот молодое, «оттепельное» поколение — нет, совершенно не понимало. И, забегая вперед, оно не смирится и не поймет, зачем ходить строем. Все великое рязановское кино семидесятых — «Ирония судьбы…», «Служебный роман», далее везде — о том самом поколении пионервожатых из «Добро пожаловать…» Для которых свобода лучше, чем несвобода, и что тут еще объяснять.
Верните авангард
Интересно, что люди «оттепели» — они же шестидесятники — антисоветчиками не были. Вот и здесь: ни словом, ни намеком в «Добро пожаловать…» не происходит выхода за пределы системы. Зато и авторы за кадром, и герои в кадре пользуются тем инструментарием, который считают «лучшей версией СССР»: эстетикой авангарда 1920-х.
Сначала — еще раз о картинке: стоят статуи в «острых» ракурсах — привет Александру Родченко! Топают детские ножки по тропинке, а за ними бежит «живая» ручная камера — поклон Сергею Эйзенштейну и Дзиге Вертову! Кадр прочерчивает диагональ песчаного откоса, над которым этаким Наполеоном, опять же в диагональ, стоит товарищ Дынин — опять же привет и поклон великим мастерам немого кино. И не забудем, что еще в пятидесятые эти мастера были хоть и задвинуты в тень сталинским кинематографом, но живы и преподавали будущим режиссерам. Так что все не случайно.
«Верните авангард!» — прямо кричат квадратные безыскусные субтитры, разделяющие некоторые эпизоды фильма. Тут можно вспомнить, что и вся «оттепель» шла под знаком «возвращения к ленинским нормам» — а что это применительно к искусству, как не авангард? И музыка Микаэла Таривердиева и Игоря Якушенко — молодых модников, джазистов и стилизаторов под двадцатые — лишь усиливает впечатление.
А внутри кадра — помните, что с энтузиазмом декламируют дети под руководством правильной комсомолки, вожатой Вали (Арина Алейникова)? «Левый марш» Маяковского: «Довольно жить законом, данным Адамом и Евой. Клячу истории загоним. Левой! Левой! Левой!»
Страшные стихи-то, если вдуматься. Хотя и гениальные, и больше заводящие ребят, чем «правильная» унылая речевка про «бодры и веселы». Но ведь и сейчас, пожалуй, многие люди консервативных убеждений поморщатся от «Левого марша»: ишь, трансгуманисты нашлись, Адама и Еву отменяют. Вот и товарищ Дынин поморщился: «Не надо!»
Тонут совсем другие
Он ведь совсем не идиот и не злодей, Дынин. Может, если бы его сыграл кто-нибудь еще (были варианты — Николай Парфенов или Леонид Куравлев), было бы иначе. Но сыграл Евгений Евстигнеев, и вышел у него (с полного согласия режиссера!) герой вполне трагический.
«Нас у матери восемь человек было…» — стало быть, наверняка деревенский паренек. Далее — пионер из первых, из героев «Кортика» или «Бронзовой птицы». Пионерские лагеря двадцатых — это и правда совершенно другая вселенная по сравнению с шестидесятыми… «Спали в самодельных шалашах, готовили пищу на костре, сами таскали воду, сами стирали. Очень неустроенные были в бытовом отношении!»
И вот этот человек, испытавший в детстве настоящую нужду (правда, и свободу тоже, но… что имеем, не храним), оказывается на ответственной должности. Где на пару сотен детей — десяток сотрудников. И если что-то не так — пойдешь под суд как «не обеспечивший». Спрашивается: многие ли в его положении были бы сторонниками свободы?
Да, Дынин смешон с его мелким подхалимажем в адрес товарища Митрофанова, крупного начальника, племянница которого отдыхает в лагере. И с паранойей относительно котлет: «Может, побег готовят, а может, и что похуже!» И даже отвратителен со своим подсчетом «привеса»: «Что ни день, сто грамм, а то и сто пятьдесят!»
Но ведь одновременно Дынин и мудр житейской мудростью. Когда вожатая Валя оправдывает Костю Иночкина — он же прекрасно плавает! — отвечает ей просто: «Кто не умеет плавать, как раз и не тонут. Тонут совсем другие». И что тут возразишь?..
Задача директора лагеря в первую очередь — вернуть детей родителям живыми и здоровыми. На эту задачу Дынин и работает. Точнее, он-то прежде всего усердный исполнитель всех инструкций, желающий прежде всего не подставиться под какое-либо нарушение. А саму систему построили совершенно другие, обезличенные люди — само советское государство.
Например, как минимизировать среди пары сотен детей школьного возраста драки и, так сказать, ранние романы? При наличном числе персонала — только жестким режимом (и да, карами по отношению к нарушителям вплоть до отчисления). И сколько угодно могут негодовать сами подростки, что из «Фанфана-тюльпана» картонкой «вырезают» любовную сцену, — такие вещи и тогда имели рейтинг 16+, и кто из должностных лиц захочет отвечать за нарушение?
Итак, задача «накормить, сохранить и обогреть» была в пионерском (читай — советском) лагере решена. А вот дальше…
Финальный полет
Дальше должен, по идее, быть коммунизм, при котором решилась бы и задача свободы, самовыражения и воспитания творческих личностей. Ну, по крайней мере, на XXII съезде КПСС так обещали (сам же Никита Сергеевич и обещал). И база для этого вроде бы создавалась — это видно и в том самом пионерлагере.
Вот — мальчишки из струнного квартета на ходу играют «Сентиментальный вальс» Чайковского. Да, благодаря сети музыкальных школ серьезные занятия музыкой стали доступны массово.
Вот — ребят, будущих жителей коммунизма, воспитывают на самом подходящем для свободного творческого развития, что есть в мировой культуре: приключенческие романы, романтика открытий… Заодно, кстати, учат конспирации и сопротивлению, а также остракизму (ныне известному как культура отмены). Помните, как перевоспитали Марата, приятеля Кости, который — о, искушение творческих людей! — нарисовал про него обидную стенгазету по заданию Дынина? А ведь перевоспитали, проверили следующим испытанием — и приняли обратно в «стаю».
Вот, наконец, не жалеют ресурсов на качественную, дорогую, безопасную развивающую среду. Ведь и сами по себе дорогие маскарадные костюмы, и их дезинфекция — правильные, научно обоснованные и художественно выверенные вещи. Сделано профессионалами! Кстати, выкройки маскарадных костюмов именно такого вида можно найти в «Энциклопедии домашнего хозяйства» конца 1950-х.
И, казалось бы, все просто: дуболома Дынина убрать, к материальной базе добавить свободу и творчество… И счастье для всех, и никто не уйдет обиженным, и даже «ковбои» из деревни становятся друзьями (намек на разрядку в международных отношениях?). И вот он, коммунизм-то, и есть!
Вот только фильм сложнее этой схемы. Это самое счастье в финале выглядит как прыжки через речку — то есть чем-то ирреальным. На что человек на самом деле не способен. Разве что так, помечтать. И самого товарища Дынина — при том, что он вроде бы и жалок, и глуп к финалу, — так никто по существу и не опровергает. Потому что попросту нет таких аргументов, которые разбили бы приземленные и трезвые, хоть и недалекие, взгляды «простого советского государственника».
И значит, никакого счастья в реальности не будет. Дынин едет руководить чем-то еще (ведь нарушений в его работе, скорее всего, минимум) — а новый директор лагеря будет руководствоваться теми же инструкциями. Старыми, но совершенно не отмененными. Грустно, однако: детский фильм, а никакой надежды.
Правда, следующим ходом молодежь придумала новый лозунг, опрокидывающий ситуацию: «Будьте реалистами, требуйте невозможного!» Но это было чуть позже и вовсе не у нас.
