О путче, песнях протеста и их камбэке
Тридцать лет назад. Первые гастроли на юге. Жара, вяловатая курортная публика, отягощенная портвейном и кукурузой, море до и после концерта, ничто не предвещало… Утром 19 августа меня разбудил дикий стук в дверь номера:
— Рома, вставай, в стране переворот, Горбачева арестовали!
— Пшел ты (цензура) в (цензура) с помощью (цензура), я сплю!
— Включи телевизор, там балет «Лебединое озеро» по кругу показывают!
Тут до меня дошло, что это не розыгрыш и дело реально пахнет керосином…
Единогласно решили прервать гастроли и срочно лететь в Москву — на баррикады! Но революционный порыв уперся в полное отсутствие билетов на самолет. Единственный транспорт, на который нам удалось сесть, был страшно медленный поезд (со всеми остановками), да к тому же места оставались только в душном и пахучем плацкарте. В итоге, пока мы дотащились на нем до Москвы… все благополучно закончилось, наши победили. ГКЧП был повержен, и сыграть на баррикадах у Белого дома нам так и не удалось, в отличие от рокеров.
В то время мне искренне казалось, что музыканты тоже приложили руку, гитару и микрофон к разрушению Империи Зла и финальному торжеству Демократии. В школе нас учили, что песни протеста бывают только в капиталистических странах, где трудовой народ изнывает под гнетом буржуев-кровопийц и прочих пиночетов с сомосами.
Но где-то в середине 80-х я впервые услышал нечто аналогичное, записанное на русском языке советскими музыкантами. Сейчас я даже названий этих групп не вспомню, да и не знал их (ну не было тогда «Шазама», а на переписанных по сотому разу кассетах трек-лист никто не размещал, конечно). И эти безымянные парни пели такую махровую антисоветчину, что приходилось делать потише: вдруг кто услышит и настучит? Хотя их тексты и были довольно-таки иносказательными, наполненными эвфемизмами и метафорами, все было ясно. Прямо как в старом анекдоте про мужика на Красной площади с чистым листом бумаги — его спрашивают: почему на плакате ничего не написано? А он в ответ: «А что писать-то? И так всем все понятно!»
В перестройку идеологические церберы слегка разжали челюсти, и музыканты стали посмелее. Ну и за тунеядство уже не сажали, так что стало можно (и модно!) самовыражаться против режима на полную катушку. Отечественные «песни протеста» порой были похожи на рифмованные передовицы из газет. На те громкие статьи, что вскрывали пороки советской системы (но осторожненько так), бичевали взяточников и бюрократов и тому подобное наследие коммунистического правления.
Апофеоз этой тематики я наблюдал на Первом Воронежском рок-фестивале в 1987 году (где я выступал в качестве гостя). Практически у каждой группы непременно в репертуаре были этакие остросоциальные агитки, смысл которых сводился к нескольким тезисам: в магазинах нет колбасы, у меня драные трусы, на новые трусы денег нет, потому что нами правят бюрократы. Зал одобрительно орал, услышав такие откровенные строки, эксплуатировать перестроечную тематику оказалось очень выгодно, ага… Правда, с точки зрения музыки это было ужасно. Зато — ух как смело-то!
Ну и потом уже вся страна пела по-настоящему хорошие песни типа «Шар цвета хаки», «Поезд в огне», «Скованные одной цепью» и, конечно же, «Перемен». Хотя сам Цой и остальные участники группы «Кино» неоднократно в интервью говорили, что никакого отношения к перестройке и прочим протестам эта песня не имеет, но кто их слушал…
А потом «социалочка» поперла уже из уст самых что ни на есть попсовых эстрадных исполнителей. Пипл же хавает! — значит, надо дать народу песни, услышав которые народ будет одобрительно кивать, цокать языком и говорить: «Ишь, как смело-то! Ух, правду-матку режут!»
Опьяненный воздухом долгожданной свободы народ даже газмановский «Эскадрон» воспринимал как какой-то революционный гимн, призывающий к бесчинствам! Даже в песне группы «Дюна» про страну Лимонию слышался обличающий рвачей-кооператоров и нуворишей критический подтекст! А уж какой остросоциальной выглядела «Комбинация» со своими страданиями по двум кусочЕкам колбаски, у-у-у… Прямо — жиза! Про самого великого конъюнктурщика эстрады, оперативно перекрасившегося из романтика с Чистых прудов в Певца России, Которую Мы Потеряли, и говорить нечего. Монетизация вины перед расстрелянной царской семьей и жертвами сталинских репрессий была доведена Игорем Тальковым до абсолюта…
А потом — всё. Как отрезало. Видимо, народ устал слушать рифмованные газетные статьи со сцены, наелся. Песни протеста как-то резко пропали со сцены на долгие годы. Все-таки основная и изначальная задача музыки — нести людям радость и хорошие эмоции, а испортить себе настроение можно и по старинке: чтением и просмотром новостей (благо, криминальная хроника в стране появилась, расцвела и цветет пышным цветом до сих пор).
* * *
Но как война является продолжением политики, так и музыка — отражением настроений в обществе. В последние годы я все чаще слышу новые песни протеста (ох, не нравится мне этот термин, но другого пока не придумали). История не повторяется — повторяются истории.
И вот тридцать лет спустя после ГКЧП меня не покидает стойкое ощущение дежавю. Только вот реакция стала более ползучая, перевороты не устраивает, а тихой сапой пытается загнать нас в светлое прошлое. И музыканты (те, кто думает не только о деньгах, — да! такие есть!) снова начали писать песни на остросоциальные и политические темы. Только пишут в разы откровеннее, чем сочиняли тридцать-сорок лет назад. Больше никаких иносказаний и двойных смыслов: все четко, по делу и матом. Современные панки и рэперы уже не те «твари дрожащие», которыми были их родители, а очень даже «право имеют». И песен этих становится все больше и больше: как бы ни пытались их заблокировать и выпилить из Интернета всякие роскомпозорные органы.
Нынешнее поколение гораздо более свободно внутри и не столь подвержено официальной телепропаганде (зачем вообще нужен телевизор, когда есть Интернет?).
И знаете, мне снова, как в 80-е, кажется, что музыка способна влиять на умы людей. Что вода камень точит. Что ростки свободного мышления пробьются из семян, которые обильно сеют злые и резкие тексты, положенные на грязные гитары или модный хип-хоп-бит.
А вот современная попса, к моему облегчению, не лезет на территорию песен свободы и не марает своими липкими лапами идеи протеста. Если она, эта попса, еще и трепыхалась во времена былой свободы, натяжно поигрывая в вольнодумство, то теперь окончательно скурвилась, продавшись с потрохами власть имущей стае. И слава Богу: стразы, блестки и розовые кружева — вот это ваше, посконное. Да и люди за эти годы научились различать фальшь и откровенную конъюнктуру, так что хайпожоры не пройдут!
