Автор проекта пояснил, зачем российскому театру, кино и телевидению нужны общественные советы Поделиться
В СССР компартия контролировала живопись, театр, литературу, кино, печатную прессу, радио и телевидение. И зачастую то, что сегодня является для нас образцом и вершинами в искусстве, создавалось не благодаря, а вопреки.
Полочные картины, спектакли, разрешенные к показу только после правильных партийных «рекомендаций». Про квартирники, рок-группы и вспоминать нечего — запрещалось, кажется, все. Обжегшись на молоке, мы сегодня «дуем на воду», с настороженностью воспринимая любые инициативы по введению контроля в сфере культуры, под какими бы благовидными формулировками этот контроль ни подавался. Вот и предложенный отечественным актером, кинорежиссером, депутатом Госдумы Николаем Бурляевым проект закона о создании общественных советов на телевидении, в театрах и кино вызвал в творческой среде вибрацию — что это, опять цензура?
По сути, мы имеем дело с «перезагрузкой» проекта закона №109642-8 «Об Общественном совете Российской Федерации по телевидению», только в его расширительном виде. Для начала, чтобы прояснить ситуацию, мы обратились непосредственно к Бурляеву. По его словам, законопроект предлагает введение института общественных советов — не только в театре, но и в кино и на телевидении. Вспомнив опыт прошлого, когда в худсоветы входили выдающиеся актеры, Бурляев в таких советах сегодня видит представителей общественности, завоевавших доверие у нашего народа.
— Допустим, это будут учителя, медики, представители правоохранительных органов, — считает Николай Петрович. — Учитель прочтет сценарий сериала, который прошел по Первому каналу, и скажет свое мнение — что этот сериал нанесет ущерб школе, нашей педагогике. Медики смогут сказать свое мнение, что такой сценарий усилит шизофренизацию общества или распространение суицида. Правоохранители прочтут и скажут, что такой фильм может увеличить преступность, педофилию. Такие оценки обязательны как общественный контроль.
По словам депутата Бурляева, подобные проекты об общественном совете готовили в первую очередь на телевидении, но тогда их заблокировали. «Сейчас пришло время отделения зерен от плевел и более серьезного отношения к нашей культуре».
— Не возвращаемся ли мы к советской системе контроля государства за творческими процессами в стране? Вы видите кроме полиции в советах представителей остальных силовых структур?
— От Минобороны могут быть вполне. В прошлых худсоветах не присутствовали представители КГБ. Читки пьес проходили только между самими участниками постановки — это режиссер и актеры.
— Вы нашли поддержку среди режиссеров театров и кино?
— Конечно, не я один, а время диктует принятие такого закона. И я обсуждал это будучи председателем рабочей группы Общественного совета при Минкультуре с Татьяной Дорониной, Юрием Соломиным, Олегом Басилашвили, Валентиной Талызиной, со многими главными режиссерами театров. И было единодушное мнение — нужны общественные советы, уничтожаемые повсеместно в театрах новыми менеджерами, пришедшими лишь затем, чтобы получать огромные деньги и делать что они хотят. Таких театров сейчас и в Москве полно, и по всей России тоже.
— Но в комментариях к будущему закону только одно — цензура.
— Я первым буду выступать против политической цензуры, которая была при советской власти и от которой я натерпелся. Из 70 моих фильмов 20 лежали на полке около 25 лет. Я видел, как уничтожалось творчество Тарковского, Высоцкого. Но общественный контроль должен быть обязательно. «Цензура» с греческого переводится как «строгое суждение», «взыскательная критика». Государство, заботящееся о будущих поколениях, о тех, кому мы передадим нашу Родину, обязано иметь свое строгое суждение и взыскательную критику. И вот что говорил о цензуре «наше все» — Александр Сергеевич Пушкин: «Всякое христианское государство, под какой бы формой правления оно ни существовало, должно иметь цензуру. Разве речь и рукопись не подлежат закону? Каждое правительство вправе не позволять проповедовать на площадях все, что кому в голову взбредет. И государство вправе остановить раздачу рукописей». Я бы здесь добавил — и кино, и телевидения, и театра.
А вот тут важно уточнить, что приведенная цитата из Пушкина не является столь однозначной. Она взята из главы «О цензуре» публицистического произведения 1833–1835 гг. «Путешествие из Москвы в Петербург». Именно там, по словам литературоведа Андрея Ранчина, Пушкин действительно говорит о свободе мысли «в пределах закона, при полном соблюдении условий, налагаемых обществом». Однако у него речь идет о праве государства останавливать «раздачу» нежелательных рукописей, не дожидаясь выхода книг из типографии, но это только право, то есть возможность, имеющаяся у державы, а не то, что нужно делать обязательно. Наконец, мы не видим здесь первого предложения из цитаты Пушкина, приводимой Бурляевым: «Приступая к рассмотрению сей статьи, долгом почитаю сказать, что я убежден в необходимости цензуры в образованном нравственно и христианском обществе, под какими бы законами и правлением оно бы ни находилось». Эти слова имелись в черновой редакции текста, но из окончательной версии Пушкин их убрал. Убрал, по-видимому, не случайно. Он мог счесть их излишне категоричными и упрощающими его позицию».
Но оставим в покое Пушкина. Действительно, актер и депутат Бурляев говорит правильные вещи и желает лучшего — не нанести художественными произведениями вред обществу или подрастающему поколению. А кто хотел бы нанести? Кто против разумного, доброго, вечного? Но подойдем к вопросу общественного совета конкретно. Представим ситуацию: режиссер или группа лиц (в кино, театре, на ТВ) создали продукт. Его предъявляют авторитетным гражданам — врачу, учителю, полицейскому, может быть, даже судебному приставу. Если даже согласиться с тем, что их глубочайшие знания предмета велики и не подлежат сомнению, то как они могут себя чувствовать, подходя с профессиональным инструментарием к художественному произведению, которое создается по другим законам? Так чувствовал бы себя и драматург, актер, которого попросили проинспектировать операцию хирурга. Что он понимает?
Кто ж станет спорить, что педофилия или другие пороки — это хорошо? Кто станет спорить, что родители, истязающие своего ребенка, — образец нравственности? Но ведь все это и другое ужасное в нашей жизни присутствует, и закрывать на это глаза искусству — преступление. Здесь очень тонкая грань, отклонения от которой на считаные доли (в чем они выражаются — в см, мм, г?) могут привести к глупости и дурным последствиям. Разве не высокой нравственностью руководствовались в прежние годы блюстители нравственности, причем находящиеся на зарплате? Ей, ей, родимой, но от этого нравственность не улучшалась.
