«Я перешел на роли мужчин со сложной судьбой»
Кирилл Кяро, знакомый зрителям по фильмам и сериалам «Пассажиры», «Эпидемия», «Лучше, чем люди», «Измены», «Нюхач», «Ликвидация», стал за последнее время одним из самых востребованных актеров. Мы встретились на кинофестивале «Хрустальный источникЪ» в Ессентуках, куда он вырвался на два с половиной дня со съемок «Эпидемии-2», после ночной смены, завершившейся в три часа ночи. И все ради того, чтобы представить фильм «Зови меня Дрозд» Павла Мирзоева.
Сериал «Эпидемия» Павла Костомарова по роману Яны Вагнер «Вонгозеро» об атаке респираторного вируса, поражающего легкие, словно предугадал надвигающуюся на мир катастрофу. Похвальное слово в его адрес сказал великий и ужасный Стивен Кинг. «Эпидемия», показанная на стриминговом сервисе Netflix Original, вошла в десятку самых популярных проектов в мире. Его главный герой Сергей, которого сыграл Кирилл Кяро, вместе с возлюбленной и ее сыном, своей бывшей женой и другом спасаются от надвигающейся чумы в Карелии. 6 апреля в подмосковной Ивантеевке начались съемки второго сезона пророческого сериала, уже с режиссером Дмитрием Тюриным, известным по сериалу «Магомаев».
Мы договорились с Кириллом Кяро встретиться на веранде отеля. Назначенное время прошло, а его все не было.
— Вы неуловимы. Я безуспешно пыталась выйти с вами на связь в Москве, но все усилия были напрасны. Вы все время заняты — вошли в кадр или вот-вот в него войдете. Вот и сейчас, когда вы сказали, что вернетесь через 15 минут, мелькнула мысль: вдруг исчезнете.
— Спускаясь к вам, я задержался, потому что встретил на этаже молодоженов. Они попросили сфотографироваться. Я и сам испугался, что меня затащат на свадьбу и я не вернусь. Поверьте, я бы так с вами не поступил. И тогда, когда вы меня разыскивали в Москве, был плотный съемочный график. Я точно не юлил.
— Олег Янковский однажды сказал, что остро почувствовал момент, когда на него пошел спрос, вдруг потребовался герой, которого он воплощал. А вы чувствуете, что ваш тип героя становится чрезвычайно востребованным?
— Такого, как у Олега Ивановича, у меня точно нет. Мне кажется, что тот момент, который Янковский испытал, я пропустил. Он был, а я его не заметил. А сейчас уже все подходит к концу. Но надеюсь, что все интересное впереди. Что такое востребованный типаж? Наступает возраст зрелости. Если ты не спился, не сошел с ума, тебя не увело куда-то, если ты в хорошей форме, то ты самый востребованный актер. Я перешел на роли мужчин со сложной судьбой. Кто-то пошутил: есть фильмы, где у Кяро нет проблем с женой, и он не разводится. А «Зови меня Дрозд» зацепил тем, что у героя не просто сложные взаимоотношения в семье, а это история про сына и отца. Я только что сыграл колоритного глухонемого дальнобойщика в фильме «Далекие Близкие» Ивана Соснина. Мне хотелось всегда сыграть Свидригайлова, героев с загадочной судьбой и философией. Всех актеров тянет на патологию, сумасшедших гениев. Артисту всегда интересны такие образы, всё не среднестатистическое. Чем дальше от твоей психофизики, тем больше возможностей проявить себя.
— Думаю, что многих ваших поклонников и режиссеров привлекает ваша внутренняя сдержанность, скрытый драматизм.
— Вот вы заговорили про Олега Ивановича, а я его очень любил за сумасшедшее качество — он был спокойный, но у него был мощный внутренний темперамент, чего бы я тоже хотел добиваться. Пытаюсь идти в этом направлении.
— Как «Эпидемия» сказалась в вашей судьбе? Прибавила популярности?
— Не могу сказать, что-то сильно поменяла. Может быть, стали больше узнавать, появились поклонники за рубежом, но и до этого были проекты, благодаря которым меня узнавали. Тот же «Нюхач», «Лучше, чем люди» с Паулиной Андреевой в роли робота. Просто в случае с «Эпидемией» многое совпало.
Когда мир накрыла настоящая эпидемия, мы шутили: какие у нас продюсеры, продолжают пиар-кампанию. Я приехал в свой родной город Таллин, встречался с друзьями, и они говорили: «Кирилл, какой следующий проект у тебя? Вы там заканчивайте». В марте прошлого года, когда надвигался локдаун и никто не понимал, чем это закончится, я находился в Кировске, на съемках у Володи Щеголькова вместе с Женей Цыгановым, который играл главную роль. Я приехал туда чуть позже и всем говорил: «Вы знаете, что в Москве творится?» А на севере все было тихо. Но вдруг позвонил режиссер и сказал: «Срочно собирайте вещи, город закрывается через 12 часов, нужно успеть выехать, иначе мы застрянем здесь на неопределенное время». Представляете, что это для продюсеров? У них техника, машины, все оплачено, привезено из Москвы. В тот день был тайфун. Аэропорт закрывали. Мы поехали в Мурманск караваном в пургу. Видимость пропала, встали в огромную пробку. Ощущения дежавю. Когда добрался до Москвы, выяснилось, что границы наглухо закрываются. А у меня жена и дочка в Эстонии. Надо было до полуночи следующего дня выехать. Жена мне сказала: «Если не приедешь, мы разводимся». А я должен был сниматься, но никто не знал, состоится ли проект. И режиссер мне сказал: «Поезжай». Семья была спасена. Я ехал один в пустом вагоне. Приехал в Петербург, друг меня довез до эстонской границы, я ее перешел за полчаса до закрытия границ.
— И как вы там жили во время пандемии?
— Город меньше, больше возможности уединения. Там все родственники. Дочке был год с небольшим, и самое главное, была поддержка близких. Хотя общение с бабушками и дедушками пришлось ограничить, чтобы их не заразить. Мы даже через забор общались. Самоизоляция стала прекрасным временем. Четыре месяца я мог проводить с дочкой. Так долго я с ней давно не был вместе, начал по-своему воспитывать, говорил, что надо делать гимнастику, надевать то, что я сказал. И это стало испытанием. Я многое для себя понял, что она — личность. Моя жена Юля воспитывает не так, старается ее личность сохранить, и это намного сложнее. Мы уехали за город, жили в сосновом лесу. У нас была большая семья: было шестеро детей (мы оказались рядом с родными друга, который находился в Москве на карантине). Это было очень весело. Моя супруга — творческий человек, она все пробует — рисует, пишет стихи, воспитывает дочку прекрасно. Работает с интересными материалами — деревом, бетоном. Организовала лет пять назад с подругой дизайн-интерьер-студию в Таллине.
— Вы родились и выросли в Эстонии. Чувствуете в себе проявление нордического характера?
— Да, но если бы моя жена сидела рядом, она бы посмеялась над этим. Я тот еще истерик. Не нравлюсь себе в этом качестве, стараюсь себя сдерживать, не терять иронии.
— Вам любят давать роли молчунов, даже глухонемых.
— Такой эпизод я сыграл в короткометражной картине «Голос моря», а потом Иван Соснин опять мне предложил роль человека в «Далеком Близком», который то ли прикидывается немым, то ли действительно такой. Я играю там дальнобойщика, у которого шикарные татуировки. Локации, кстати, были рядом с теми местами, где мы снимали «Эпидемию». Вы же видите, как я внешне изменился, отрастил бороду. Из-за этого не могу участвовать в других проектах. Как только закончатся съемки второй «Эпидемии», все сбрею и вернусь к своему обычному облику. Ване Соснину не мог отказать, к тому же мой нынешний образ очень ему подходил.
— Как вы отнеслись к самой идее снимать второй сезон «Эпидемии»?
— С некоторой опаской. Но есть команда, общее дело, очень хорошие продюсеры. Ну, и интересно было, что мы сможем дальше придумать. У нас другой режиссер — Дмитрий Тюрин. Павел Костомаров пошел снимать другие истории. С одной стороны, это было грустно, потому что в фильме много его энергии в каждом кадре. Но с другой стороны, с Димой Тюриным тоже интересно, он совсем другой режиссер, с особой психофизикой.
— Войдете в историю самим фактом пророчества.
— Да сейчас все так быстро забывается. Появляются новые фильмы, режиссеры, артисты. Только успевай быть на волне. Надо не останавливаться, находить что-то новое. Есть ощущение, возможно связанное с возрастом, что не стоит сразу бросаться во все новое, что не сильно в нем разбираешься. Надо чувствовать веяния, но и выбирать то, что тебе интересно. Я до сих пор не понимаю, что такое ТикТок, в чем прикол? Но люди что-то находят в этом.
— ТикТок больше популярен среди совсем молодых.
— Но они скоро будут зрелыми. Я почувствовал это в разговоре с Юрой Борисовым, которому 28 лет, когда он сказал, что в то время, про которое я упомянул, ходил в детский сад. Он согласился сниматься в финском кино, не очень бюджетном, с не самым у нас известным режиссером, потому что был интересный сценарий, совершенно не думая о Каннах. И фильм получил там Гран-при. Юра разом снялся в нескольких фильмах и сейчас ловит эту волну, направляет энергию в правильное русло. Мы сидели в карельских лесах и болотах, была уже ночь, плохо ловил Интернет. Все усталые, снимаем последние кадры, и в этот момент Юра поймал сообщение, что фильм с его участием получил в Каннах награду. А мы в лесу! Я снял видео, как Юру поздравляют наши девчонки и как он это воспринимает.
— То есть он в этот судьбоносный момент был с вами в лесу?
— Да! Он съездил на Каннский кинофестиваль, представил фильм и вернулся. Выросло новое поколение артистов с хорошей творческой энергией, со своим миром. Смена-то идет интересная.
— У них больше возможностей, чем было у вас в начале пути?
— Мне кажется, да. Когда я окончил Щукинское театральное училище, кино толком не снимали. Был 1997 год. И в театре никому артисты были не нужны. Мертвое время. Сейчас все-таки много студий. Не выходит фильм на большой экран, снимаем для платформы. Есть сериалы, веб-сериалы, даже скринлайф-сериалы. Нет денег, можно снимать на мобильный телефон. Сейчас время Ютуба. Можно прославиться за секунду. Может быть, это обесценивает искусство. Каждый человек в силах создать свой канал и снимать видео, которое может быть востребовано. Удивительное время! Оно кажется странным. Все можно превратить в ширпотреб, но тем не менее возможности у всех огромные.
— Почему вы не остались в Эстонии, а поехали поступать в Москву?
— Я был в большей степени связан культурными корнями с Россией. Семья была такая, воспитание, литература. Москва считалась театральной столицей, там было пять театральных вузов. Можно было поехать учиться в Копенгаген на три или четыре месяца либо на пять лет в Москву.
— Сейчас в Эстонии смотрят не на Восток, а на Запад.
— Русский язык уходит. Сейчас больше говорят на эстонском и английском, английский занимает место русского.
— Вы эстонский знаете?
— Да, но это второй язык. Так как я живу в России, мне с ним все сложнее. Он начинает забываться. Моя дочка пока знает только русский язык.
— А жена?
— Она хорошо говорит по-эстонски, но родной язык у нее русский. Она не эстонка. У нее много корней — русские, украинские, даже казахские.
— Вы ведь поработали какое-то время в Русском театре в Таллине?
— Пять лет. До этого я два года работал в Театре Армена Джигарханяна. Казалось бы, молодой театр, много возможностей. Но оказалось все не так. За два года я сыграл второго стражника в «Двенадцатой ночи» Шекспира, главные роли в детских спектаклях и понял, что ничего толком не сделал, находясь в театре каждый день.
— Пустая трата жизни?
— Это было суетное время. Существовало понятие «закрепиться в Москве». Надо было где-то жить, а в театре жилья не давали. Я пытался работать дворником, подрабатывал в ресторане, театре. И все равно денег не хватало. В какой-то момент понял, что не похож на самого себя. Я уже не тот человек, который когда-то приехал поступать в Москву, и не за тем сюда ехал. Пытался выжить, занимался бог знает чем и решил, что надо поехать туда, где чувствовал себя хорошо, поработать в театре, заняться профессией, поиграть роли, а не рольки. Выбрал родной свой театр в Таллине. Я его знал изнутри, учился там в студии. И был счастлив первые два года, думал, что уже не вернусь в Москву. Но в театре был застой. Годы уходили, ничего не происходило. Глядя на своих коллег, прекраснейших артистов, понимал, что не хочу такого будущего и такой зависимости. Надо уезжать в Петербург, Москву либо вообще в Лондон, на Запад. И судьба вывела меня опять в Москву. Мой друг и однокурсник Антон Макарский неожиданно позвонил с сумасшедшим предложением восстановить наш дипломный спектакль «Аршин Мал Алан», пользовавшийся большим успехом, взятый даже в репертуар Вахтанговского театра. И я рванул в Москву. Причем не уходил официально из театра, договорился работать на полставки, играл спектакли, был там и здесь, что мне очень нравилось. Как Фигаро. Два года удалось просидеть на двух стульях. Как раз в это время театр в Таллине закрылся на ремонт, и стало понятно, что в ближайшие два года перспектив особых нет. Все удачно сложилось. Я почувствовал, что судьба меня куда-то ведет.
— Ваша семья живет в Москве или Таллине?
— У меня непростой период из-за пандемии. Границы закрылись. Я редко вижу свою семью, живу от встречи к встрече с ней. У нас с Юлей традиция — вместе отмечать ее день рождения. Я освобождал всегда время ради этого. В этот раз не получилось, потому что заболел коронавирусом. Ищу окно, когда будет несколько свободных дней и я смогу выбраться к ним. Россия была закрыта для Болгарии, а они там. Благо находился близко от Эстонии, поскольку мы снимали в Карелии, Псковской и Ленинградской областях, садился в машину, пересекал границу и из Таллина вылетал в Болгарию. Я не мог в Россию попасть в начале пандемии, просидел в Эстонии четыре месяца, потому что у меня не было тогда вида на жительство. Надо теперь как-то семью перевозить в Москву. Я этим живу. Дочка растет без меня, и это грустно. Почти та же история, как в фильме «Зови меня Дрозд». С появлением дочки что-то изменилось. Начинаешь думать о том, что скажет она, если посмотрит фильм с моим участием, что скажут ее друзья. Это странное изменение. Раньше меня это не заботило. Я считал: раз артист, можешь играть кого угодно.
— И все-таки почему, пережив нечто подобное в жизни, вы вернулись к этому в кино? Чтобы ответить на какие-то вопросы самому себе?
— Да, чтобы ответить на свои внутренние вопросы. Каждая роль — это исследование персонажа, но на самом деле самого себя, своего рода аутотренинг. Чтобы познать себя, можно сыграть любую роль. У моих друзей и родственников были такие ситуации, как у героев фильма «Зови меня Дрозд». Многие развелись, у кого-то на стороне дети. Не позавидуешь. Жалко и жену, и того человека, который мучается, разрывается между двумя семьями. Мы многое изменили на съемках вместе с режиссером Павлом Мирзоевым, в том числе финальный монолог. Если раньше он был про ощущения, то потом стал про то, как важно не изменять себе. Герой рассуждает так: я счастлив, что у меня есть сын, и сейчас родится еще один, но я буду всегда любить тебя, и это неизменно, что бы с нами ни произошло. Мой герой причинил боль жене и сыну, и ему важно не утратить с ними контакт.
Иногда актер идет по наезженной дорожке или режиссер его туда тащит. Мне иногда кажется, что в «Эпидемии» я шел по пути, который протоптал в «Изменах». И я понимаю, что режиссеры иногда берут меня на ту или иную роль именно потому, что я сыграл в «Изменах» или другом фильме и им хочется видеть такого персонажа. Актера часто используют в одном амплуа. Раз он там сыграл так, значит, точно и у нас сыграет. А артисту хочется другого, и сила его в том, что он способен убедить режиссера и продюсера и открыть что-то новое, пусть в том же амплуа.
— Когда-то вы снимались у Сергея Урсуляка в «Ликвидации». Актеры вспоминают его с благодарностью.
— С тех пор он меня не приглашал, а хотелось бы сделать с ним что-то новое. Это важная и даже поворотная для меня работа. У Урсуляка интересный подход. Благодаря этому я из артиста-эпизодника стал хорошим артистом эпизода. Проб не было. Сергей Владимирович устраивал читки, как в театре. Когда артист приходит на пробы, он продает себя, показывает, какой он хороший и талантливый. Для меня в этом есть какой-то конфликт с самим собой. А если ты пришел на читку, а это такая репетиция за столом, то вроде бы ты уже в процессе, тебя взяли, и ты свободен. После читок я перестроил свой подход к пробам, понял, что не надо выдавать на всю катушку — только сейчас или никогда. Важно понять, что видит режиссер в тебе и в материале, смотрите ли вы с ним в одну сторону, сможете ли вместе работать. Нет ничего хуже, если тебя утвердили, а контакта с режиссером нет. Это же ад! Мы как-то встретились с Сергеем Владимировичем на кинофестивале на Сахалине, с удовольствием пообщались, и он сказал: «Скоро увидимся».
