Николай Цискаридзе — о XIV Международном конкурсе артистов балета Поделиться
Жюри подсчитывает баллы, тасует карты, желая сохранить объективность. Балетоманы в трепете ждут оглашения результатов и запасаются цветами. Про участников и говорить нечего — кое кто в нервном напряжении даже бреет голову. Об ожиданиях самого престижного в мире конкурса, обманутых надеждах, закулисном лоббизме и выпускном спектакле в Кремле мы говорим с членом жюри, и.о. ректора Вагановской Академии Николаем Цискаридзе.
— Николай, накануне, ближе к ночи закончился третий тур. Участники, педагоги, фанаты ждут результатов. Какие у тебя впечатления от этого балетного марафона? Тем более с учётом сложнейшей международной обстановки, когда все русское, включая русское балетное искусство, сейчас под запретом.
— Знаешь, у меня к конкурсам вообще сложные отношения, потому, что я — не конкурсный артист, я — человек спектакля. Но отдаю себе отчёт в том, что это очень хорошая школа для самого себя, чтобы посмотреть — что происходит в мире балета. А в самом конкурсе для меня самое важное и ценное только слово «артист». Чтобы именно оно всегда преобладало над любой техникой. Ттехника — техникой, прыжки, ужимки — это все замечательно, но когда есть энергия, которую артист излучает, а смотрящий на него получает удовольствие — это для меня самое главное на конкурсе.
— Ты увидел на этом смотре таких ребят?
— Я не могу констатировать, что таких много. Есть люди, которые мне понравились внешне, понравились как артисты, как они подобрали себе репертуар. И расстроили те, кто не очень отдаёт себе отчёт в том, что они делали, как подошли к репертуар, который им, явно, не подходит.
— Перед жюри танцевали новое поколение артистов российского балета. Их работа, умение внушает уверенность, что они смогут сохранить величие балетной державы, какой при всех входящих и без преувеличения сегодня остается Россия?
— Сами конкурсанты внушают. Мне не внушают доверие люди, которые этим процессом руководят. Я об этом говорю много лет: артист — самая зависимая профессия. Как говорил Георгий Вицин: «Артист — это кладбище не сыгранных ролей». И дело в том, что мы развиваемся сообразно тому коллективу, в который попадаем. И у этого коллектива всегда есть голова, которая часто не думает о его нуждах. Скажу, что на конкурсе были ребята, которым навязали хореографию, а они не хотели ее исполнителя. А поскольку эта хореография их руководителя, отказаться от неё они не могли и в результате вылетели со второго тура.
— Прости, об артистах какого театра или училища идёт речь?
— Я не хочу называть фамилии, но все это очень грустно. Скажем, юноша и девушка, о ком я говорю, были очень способные, и если бы они отказались от навязанной им хореографии, они, как одаренные люди, прошли бы дальше,
— На конкурсе, насколько я понимаю, шесть учеников Вагановской Академии, которой ты руководишь. И как быть в таком случае: с одной стороны это твои дети, за них болеешь и желаешь им победы. А с другой — ты член жюри и не имеешь права продвигать, лоббировать своих? Как тут быть?
— Сложно подходить с такой позиции хотя бы потому, что, скажем, приехавшие на конкурс артисты Мариинского театра — многие мои ученики, и с каждым я так или иначе готовил роль. Что же касается лоббистики …Я же не в одном конкурсе принимаю участи и всегда говорю одно и тоже: «Человеку можно дать любую награду, но только наши роли будут подтверждением высокой награды на конкурсе». Я это сказал ещё в 1997 году, когда сам получал золотую медаль. А были люди в истории конкурса, получившие высокие награды, но о них никто не вспоминает — просто в тот момент их пролоббировали удачно.
— Значит, сам факт лоббизма на конкурсе ты не отрицаешь?
— Не отрицаю, и такое есть. Но в этот раз я хочу отдать должное Юрию Николаевичу Григоровичу, который несмотря на свой очень солидный возраст, был очень категоричен в отборе членов жюри. И честно скажу, в команде жюри нет и трёх человек, которые могли бы лоббировать интересы одной школы. Я знаю, как некоторые люди хотели порваться в жюри, как они ходили по высоким кабинетам и предлагали себя, но Григорович был категоричен.
— Есть цеховые тайны и ты уходишь от ответа, чтобы сохранить репутацию цеха?
— Ты же знаешь, что у меня характер не сговорчивый: меня попросить что-либо сложно, потому что балет я люблю больше.
— Очень дипломатичный ответ.
— Дело в том, что когда раньше выбирали время для проведения конкурса, всегда учитывали репертуар мировых театров. Сейчас июнь, и это самое неудобное время, но его выдал Большой театр, и я думаю, здесь у него были определённые задумки. Я так утверждаю, потому что даты конкурса выбирались ещё осенью — значит, кто-то не хотел, чтобы приехало много иностранцев.
— Об этом мой следующий вопрос — отсутствие на конкурсе иностранных артистов пусть и по разным причинам, повлияло на уровень конкурса?
— И без них здесь представлено много стран, сам не ожидал столь большого диапазона: все-таки Московский конкурс — самый главный конкурс в мире в области балета. Большой театр выбирал время для конкурса, а параллельно ему в Хельсинки тоже проходил конкурс (он на днях закончился), и поэтому многие артисты из Европы и других стран не приехали в Москву. И руководство Большого не могло об этом не знать. Тут момент сложный: немало иностранцев после 24 февраля уехало из России — те кто учился, и те, кто уже служил, и многие из них вместо того, чтобы ехать в Москву, отправились в Хельсинки. И в жюри там были одни из величайших артистов современности — Николя ле Риш, Хулио Бокка, Нина Ананиашвили, они сами когда-то прошли через московский конкурс и выиграли.
В балете все очень просто: балет есть только один — русский, и не будет по другому. Если ты возьмёшь любой мировой конкурс, то увидишь, что он так или иначе заявляет русскую классику и юзает ее абсолютно бесплатно. Хочешь не хочешь, а без балетов Петипа не состоит ни один конкурс. Если бы я это говорил только сейчас, меня можно было в чем то обвинить. Но я это говорю последние 25 лет.
— Ты можешь авторитетно утверждать, что в балете нам импортозамещение ни к чему? Танцуем и дальше, без истерик?
— В классическом балете, конечно. Но не надо забывать, что за XX век, за тот период, когда в СССР был железный занавес, в мире было создано и даже при помощи выходцев из России (Роллан Пети и Морис Бежар всегда говорили, что они учились у русских) создано много достойного и прекрасного как по эту, так и по ту сторону занавеса. Если бы после революции классику не вывезли русские беглецы, то этого репертуара на западе не было бы. Любая версия Нуриева — это переделанный классический балет Петипа. И в хореографии Нуриева оригинальный балет только один — «Ромео и Джульетта». Версия Макаровой — тоже все переделанное.
— Мы ещё не знаем результатов конкурса и что получат в частности твои воспитанники. Но ты в Москву в любом случае привезёшь выпускной спектакль.
— Да, с 2015-го года я каждый год привожу сюда наш выпускной спектакль. Пауза в два года была тольк из-за пандемии. И вот мы возобновляем традицию и чествуем нашего выдающегося выпускника Юрия Григоровича, который в этом году справляет 95-летие. А школа всегда свои выпускные или зимние «Щелкунчики» посвящает своим выдающимся выпускникам. И как можно пройти мимо такой выдающейся даты Григоровича, тем более ты знаешь какую роль он сыграл в моей жизни.
— А ты — в его. Ты был единственным, кто в Большом театре не подписал письмо против него в революционные 90-е. Забастовка артистов балета против Мастера, письмо на самый верх с требованием отстранить его от руководства балетом главного театра страны…
— Я ещё по рангу тогда был артистом кордебалета, и меня это спасло от больших гонений — тут надо сказать правду. Но расскажу о нашем выпускном: 23 июня мы привезём в Кремлевский дворец третий акт из балета «Раймонда» в версии Юрия Николаевича. А в первом акте будет балет Леонида Лавровского «Классическая симфония», «Танцы дня и ночи» из оперы «Джоконда», которые я когда-то восстанавливал по записям Мариуса Петипа. И ещё Бурнонвиля — «Фестиваль цветов в Дженцано».
— Извини, но не могу не спросить по поводу твоей телевизионный карьеры — ты заменил Максима Галкина. Как тебе в этом качестве и не остановит ли тебя критика, обрушившаяся после первой же программы?
— Ты знаешь меня много лет — я не читаю на заборах. Если бы я хоть раз повернул голову в сторону тявкающих, то сильно бы отвлекался. А у меня очень много дел и есть чем заниматься.
— Да, не читаешь, но при этом все знаешь и держишь под контролем.
— На телевидении есть рейтинг, и цифры говорят сами за себя. Положительных откликов в тысячи раз больше, чем недовольных маргиналом. Особенно тех, кто видит себя на этом месте. Это первое, а второе — у программы с первого дня ее существования было несколько ведущих — сначала Андрюша Малахов, потом Юля Меньшова, Максим Галкин. А если бы был только один, и я пришёл к нему на замену, то ситуация была бы не очень ловкая. А меня решили пригласить, но сразу предупредили, что могут ещё кого-то попробовать. «Вы же не обидитесь?» — спросили меня. Другое дело, что я был поражен, когда узнал какое количество людей посылало туда своих агентов, чтобы занять эту должность. Меня пригласили, а для артиста очень важно понимать, что в тебе заинтересованы. У меня есть основная работа, а телевидение происходит в мои выходные — их у меня два в неделю. И потом, я артист балета, я привык к составам. Мое дело выйти, хорошо исполнить и отвечать за себя. Моя мама всегда говорила: «Ника, не будь ханжой, дай выступить второму составу. Тебя ценить будут больше». Я этим правилом и живу.
